Лесь Подервянский: «Можно говорить: «Я художник, и меня не #бет». Но сейчас как раз такая ситуация, что #бет»

Автор: Евгений Кузьменко

О выборах, Порошенко и Юле, быдло-телеке и «95 квартале». Про украинцев-чемпионов по политическому суициду. Про свой новый роман и старые проблемы с КГБ. И еще много о чем — в большом интервью с человеком, цитатами из которого заполнена вся наша жизнь.

…Говорить с Лесем было легко и свободно. Никакой зарегулированности дорожного движения, все просто: ты спрашиваешь – он отвечает. Ты удивился – он засмеялся. Он налил тебе вина, оба выпили, закурили, разговор свернул с оживленной улицы в переулок. Стало еще свободнее, свежее.

И еще это классное ощущение: человек думает. Не кумекает, не соображает – именно что думает. Берет мысль, крутит ее со всех сторон, формулирует. Или отвечает сходу, поскольку думал об этом раньше. И все как-то весело, ненатужно. И притом неповерхностно.

Это интервью – территория Леся Подервянского, так что ничего править мы у себя в редакции не стали. В том числе – расставлять звездочки в нецензурных словах. Зачем? В заповедник приходят в поисках заповедного. И не стоит здесь навязывать свои правила. Не нравится – проваливай обратно, никто никого здесь не держит.

Но лучше остаться. Потому как – интересно.

— Лесь, я просмотрел в Ютьюбе несколько кустарных видео с ваших выступлений – и у меня сложилось впечатление, что народ начинает смеяться еще до того, как вы произнесете какую-то фразу. Вам это льстит – или, наоборот, раздражает?

— Ни то, ни другое. Народ же, он приходит «чтоб поржать». И вот тогда можно вообще ничего не делать. Можно просто показать палец – и все. Это такой «эффект Шлоссен-Боссена» у Джерома в «Трое в одной лодке». Там два английских придурка говорят третьему: «Слушай, ты не умеешь петь комические куплеты. Вот Шлоссен-Боссен, он поет такие комические куплеты, что можно усраться!»

И, значит, Шлоссен-Боссен поет комические куплеты, эти два идиота ржут – а потом оказывается, что он пел трагическую песню! Просто на немецком языке.

В общем, если человек приходит поржать, ты можешь рассказать очень грустную историю – он все равно будет ржать.

— Ну, да. Помню, когда я впервые брал интервью у Виктора Шендеровича, тот сказал: «Только Женя, прошу вас, не требуйте от меня каких-то шуток, реприз, не выводите меня «на пошутить».

Отсюда вопрос: а у вас часто бывает такое: вы приходите в малознакомую компанию – а там народ уже пялится на вас в ожидании: «О, сейчас Лесь чего-то пошутит!»? При том, что вы можете быть совсем не в настроении, чтобы, там, сыпать афоризмами…

— Да я вообще не люблю шуток. И не люблю шутить. Меня раздражает, когда кто-то шутит. Я не люблю юмора. Вот так!

«Я ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ ЭТОГО ЖАНРА. ВОТ ЭТУ ВСЮ ХУЙНЮ ПРО 95-Й КВАРТАЛ, КОГДА БЫДЛО СМЕЕТСЯ. НУ, А БЫДЛО ПОНЯТЬ МОЖНО: ОНО Ж ЗАПЛАТИЛО ДЕНЬГИ ЗА ТО, ЧТОБЫ ПОСМЕЯТЬСЯ!»

— Любите, когда жизнь сама получается смешной?

— Жизнь смешнее любых шуток. У меня на Полтавщине есть хатка, рядом – сусіди. И там есть такой дед, Борис Петрович. Ну, уже умер, к сожалению…И вот он приходит – и на полном серьезе рассказывает историю: як він їбав якихось доярок; як колись, п’яний, впав у яму на цвинтарі – і там заснув, а вранці прийшли на те місце з гробом…

И он не шутит. Но мы катаемся под столами!

— А он не обижается, что вы катаетесь под столами?

— Нет, ему даже нравится.

— Ну, типа – признание публики: значит, интересно рассказывает.

— Да, интересно рассказывает. Но он не шутит! Он рассказывает все, як воно було. И это намного смешнее, чем если кто-то пытается рассмешить. Это всегда плохо – по крайней мере, для меня. Я терпеть не могу этого жанра. Вот эту всю хуйню про 95-й квартал; вот это все, когда быдло смеется. Ну, а быдло понять можно: оно ж заплатило деньги за то, чтобы посмеяться!

— Ну, да. А с той стороны «шуткарям» нужно угадать, что бы такого сказать, чтобы быдло рассмешить.

— А даже и не надо: можно лепить любого горбатого – и это все прокатит. Если ты заплатил деньги за то, чтоб поржать – ты будешь ржать. Это закон такой.

— И в той индустрии считается: если в зале хохот – шоу удалось. А вы какое выступление считаете успешным? В каких случаях ощущаете: вот – классно! ПошлО!

— Ну, это даже зависит не столько от меня, сколько от зала. Всегда чувствуешь, как публика реагирует. Тут же закон жанра такой, что сложно держать публику в ржачном настроении на одном уровне. Да, наверное, и не нужно – потому что на каком-то этапе это все надоедает. Люди потухают. И это нормально…Но иногда зал чувствует, что ты хочешь сказать; и тогда этой кривой практически нет, все ровно. А иногда – нет. Тут не угадаешь.

— Музыканты, актеры, писатели, выступающие со сцены последние 20 лет, рассказывают мне, что с 2014 года, с Майдана и по ходу войны – люди стали воспринимать их по-другому. Смеются, плачут по-другому. По-особому цепляют песни и монологи о смерти близких; о любви и дружбе, которых не вернуть. Своя манера реагировать у многих ветеранов АТО. «Вот, видно, что песню впитывают – но смотрят куда-то сквозь меня…».

Вы это по своим выступлениям ощущаете?

— Нет, не ощущаю. Я же бываю на фронте, меня парни приглашают.

— Куда ездили?

— В передовые места: Марьинка, Красногоровка, Авдиевка. Они ж хотят все это услышать. И они ржут, как кони. Так что я того, о чем вы говорите, не заметил. Для них это как раз разрядка.

— А вам доводится слышать про то, что ваши тексты – это такое терапевтическое средство? Ну, вывести человека из депрессии, поставить на ноги…

— Ха! Более того, у меня был один случай…

— Расскажите.

— Мне сюда, в мастерскую, позвонил один мужик и сказал: «Мне очень нужно с вами встретиться. Очень нужно!» Я говорю: «Ну, хорошо, приходите».

Приходит мужик. С цветами (что меня сразу чуть-чуть напрягло), бутылкой коньяка и какими-то конфетами. Садится – и рассказывает историю. У него есть дочка, ей где-то 14-15 лет. И она курила «траву» со своим бойфрендом где-то на чердаке. И он упал в шахту лифта. Насмерть.

— О, господи.

— И она потеряла дар речи. Год или два ничего не могли от нее добиться. Она просто замолчала. И он поставил ей какой-то мой диск с чем-то…

— Интересно, с чем именно?

— Вот, я не помню…И она заржала! И заговорила!

И этот мужик говорит: «Я вам благодарен; вы вернули мне моего ребенка». Вот такая вот ебанистическая история!

— Пиздец. На вашем месте я бы дико гордился. И чувствовал себя…ну, как бы вправе сказать Богу: «Господи, мне кажется, что какую-то нехилую часть моих грехов ты мне за этот случай можешь списать…».

— Да-да, вот что-то такое и было. Я просто охуел!

— А она сама не захотела прийти?

— Нет, он пришел сам.

— Ну, и к лучшему, наверное. А то бы вместо мощной истории вышло б мелодраматично.

— Ну, да. Оно и так получилось мелодраматично.

— И как вы себя в этом разговоре ощущали?

— Мне было неловко, что я такой «козырный». Мне всегда в таких случаях чуть-чуть не по себе.

— Что — начинаете отводить глаза: мол, хватит, хватит…?

— Да. Я всегда к себе достаточно критично отношусь. И довольно легкомысленно. А тут такая ебанистическая серьезность…

«УКРАИНЦЫ, ОНИ – ЧЕМПИОНЫ ПО ЦИКЛИЧЕСКОМУ СУИЦИДУ, КОТОРЫЙ ОНИ ПОСТОЯННО СОВЕРШАЮТ. Я ВСЕ ВРЕМЯ ГОВОРЮ: НАС НИКТО НЕ МОЖЕТ ПЕРЕМОГТИ КРОМЕ НАС САМИХ»

— Ну, зато приобрели еще одного друга. К слову, много ли друзей откололось от вас после Майдана и войны? На «идеологической почве»?

— Ну…хватает.

— И в Украине, и за ее пределами?

— «За пределами» у меня не так уж и много друзей. В России мои друзья – это те же киевляне, которые туда уехали. Но они – нормальные люди, так что с ними у меня разрыва нет.

— А с кем есть?

— В основном – местное какое-то говно.

— А что они вам говорят?

— «А кто эту войну начал?» Ну, такое…Причем ты даже и предполагать не мог, что из человека повылазит такое…

— Для себя самого вы как объясняете, почему «вылазит» именно сейчас?

— Война – это очень четкий лакмус. Вот наши, вот враги – и только так. В мирное время оно так не работает, ищешь какие-то полутона. А в войне нет полутонов.

— Вы с этими людьми – ну, теми, кто говорит «А кто эту войну начал?» — стараетесь вообще не спорить?

— Нет, я не спорю. Я порываю сразу нахуй. Причем не играет роли то, сколько лет мы дружили. Все очень жестко.

— И что они потом говорят?

— Ничего. Это меня совершенно не ебет.

— Мне в личку пишут (а в «реале» спрашивают) люди, хотят узнать мое мнение как политического журналиста о том или ином кандидате. Беседую с ними – и вот что меня удивляет: говорят они, в основном, про одежду, внешность и манеру говорить. Все! Никто не читает ни биографий кандидатов, ни их программ. При этом все вроде понимают, что избираем главу воюющего государства – аж на 5 лет. Но вникать в процесс никто особо не хочет. Вы понимаете, почему так: раз в 10 лет выйти на Майдан, не без опасности для жизни, мы умеем, а безопасно проанализировать и выбрать себе достойного лидера – нет?

— Мы – молодая демократия, нам только 5 лет.

— То есть вы отсчет ведете не с 91-го?

— Нет, то был такой фасад, плохо подкрашенный. Потемкинская деревня. А тут прошло 5 лет – ну, что вы от них хотите?

— Вы народ, избирателя имеете в виду?

— Да. Они хотят, чтобы Президент был справедливый, как Иисус Христос, красивый, как Ален Делон, бедный, как Робин Гуд (всем все раздавал, ибо богатых не любят) и талантливый, как Наполеон. Но такого не бывает! Никто так не может. Тем более – политики, это довольно сволочная профессия.

— Сволочная, согласен. У нас в нее идут либо за деньгами, либо за властью. Либо за тем и другим.

— Да, тем более, сейчас. И вот они такого хотят – но не могут понять, что такого не будет. И тут есть определенная опасность. Потому что украинцы, они – чемпионы по циклическому суициду, который они постоянно совершают. Я все время говорю: нас никто не может перемогти кроме нас самих. Это мы доказывали в течение всей своей истории. Мы постоянно все просырали – при том, что ситуация этого даже не предполагала. Это ж вся история такая! Если так посмотреть, то у Богдана под Збражем было 300 тысяч войска. 300 тысяч! У Наполеона не было столько в решающих битвах!

Но они все это благополучно просрали. А ведь то было лучшее войско Европы!..И все это продолжалось и в 1918 году, и так далее.

— Причем в подобного рода историях мы вечно находим себе отмазки.

— О да.

— Либо москали нагадили, либо союзники-татары увели свое войско – хотя ж обещали быть с нами до конца!

— Это как было, когда Муравьев стоял уже на подступах к Киеву. А шо делала Центральная Рада? Они співали «Несе Галя воду». Это факт! И ведь масса людей, вернувшихся с фронта, говорила им: давайте, мы готовы служить! Но этот мудак Винниченко сказал: нам этого не надо. И вся армия была распущена.

— Да, в нашей истории такое – сплошь и рядом.

— При этом есть еще одна хуйня. Меня всегда интересовала мотивация людей, которые хотят быть здесь начальниками. Это очень странная мотивация. Потому что начальником можно хотеть быть в Северной Корее или, там, в России, где начальство любят. А у нас не любят начальство – причем любое. Хорошее, плохое – не ебет. Они сегодня его выберут – завтра начинают кидать в него говно. И с одной стороны, это вроде хорошо. А с другой, может быть, — не очень. Вот, Сагайдачного они несколько раз скидали з гетьманства. А ведь не самый был плохой гетьман!

— Сейчас иной читатель скажет: странное дело: Лесь – он же вроде антиистеблишмент, художник – а призывает к лояльности. Нет?

— Ну, хотя бы к какому-то уму (смеется). Ну, ребята, нужно как-то определиться: или мы за державу – или нахуй державу, и будем строить что-то свое. Я не против! Потому что у такого человека, как Махно, это получилось. Но в итоге Махно все равно облажался. Он был военный гений, но абсолютный политический идиот.

— Вообще-то нелюбовь к власти – штука вполне ординарная (если вынести за скобки Северную Корею, Россию, Среднюю Азию и пр.). Во Франции, Британии, Штатах политиков часто не любят. Но у нас – с каким-то особым остервенением. Раньше на то, чтобы возненавидеть новоизбранного президента, хватало 3-4 месяца. А сейчас, я думаю, уложимся в 5-6 недель.

— Да, да. Закидают говном на второй день.

— При этом все эти топ-начальники – они ж не садятся нам на голову из открытого космоса? Нет, как правило, эти люди начинают снизу. Как думаете, что такого есть в характере нашего народа, чтобы постоянно избираем и выдвигаем наверх эти вороватые, напыщенные, бундючні фізіономії?

— Мне кажется, дело даже не в этом, а в том, что выбери мы любого крутого мужика, который в селе говорит «Я б отут усіх розстріляв» — так он на следующий день будет точно таким! Причем хуже всего – если действительно выбрать бедного. Потому что этот бедный, он не будет Робин Гудом. Он нацарює, собі вкраде; а с богатым, по крайней мере, есть шанс, что красть не будет. Потому что у него уже есть (улыбается).

«…ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, В ТОЙ СФЕРЕ, ЗА КОТОРУЮ ОН ПО ЗАКОНУ ОТВЕЧАЕТ – ВНЕШНИЕ ОТНОШЕНИЯ И АРМИЯ – ПОРОШЕНКО ШАРИТ. И ЭТО ОЧЕВИДНО. ТО ЕСТЬ СЕЙЧАС УЖЕ ЗА НЕГО МОЖНО ГОЛОСОВАТЬ СОЗНАТЕЛЬНО»

— Похожие аргументы доводилось слышать в 2014 году, когда на первый срок избрали Порошенко… То есть если выбирать между бедным пассионарием, который обещает перевернуть систему, и опытным бизнесменом, решившим идти во власть – вы выберете второго?

— Когда в 2014 году выбрали Пороха, его, в общем-то, никто не знал. Он же, по сути, никак не засветился.

— А сейчас?

— А сейчас он засветился – и довольно ярко. И, по крайней мере, в той сфере, за которую он по закону отвечает – внешние отношения и армия – Порошенко шарит. И это очевидно. То есть сейчас уже за него можно голосовать сознательно. А в 2014 году это было еще не понятно. Его, наверное, и выбрали, потому что он был новый.

— Но как же новый? Он же до этого был у власти?

— Он у власти был, но как-то сбоку. А сейчас это человек, который берет на себя какую-то ответственность. И довольно нехуевую ответственность.

— Когда вы выступили на форуме по выдвижению Порошенко, я присутствовал в зале. И с одной стороны видел, как рядовые делегаты улыбаются; и в этих улыбках читалось доверие и симпатия по отношению к вам.

А с другой стороны, в социальных сетях довелось прочитать много упреков и критики в ваш адрес. Одни писали: «Ай-ай-ай, Леся купив Порох, що ж цекоїться«. Ну, про этих людей говорить не будем; такое говорят не от большого ума.

Но много было и отзывов в духе : «А мы и не думали, что Лесь может «топить» за какого-нибудь политика. Печально…».

Вам лично в лицо кто-нибудь такие упреки высказывал?

— В лицо – нет. Но если бы мне какой-нибудь парень такое сказал, я бы ему сказал все как есть.

— Молодые парни не очень любят долгие речи. Можно услышать короткую выжимку из того, чтобы вы ему сказали?

— Ну, шо, чувак, бывают такие моменты в жизни, когда нужно поднять свою жопу. Поднять – и понять, что ты тоже должен что-то сделать для своего же будущего. Нельзя все время делать вид, что ты вне политики, если эта политика вот таким кулаком тебе в дверь стучится. Нельзя лежать на диване и думать: «Вот, я такой чистенький, вне политики». Потому что завтра ты будешь не то что грязный, а весь в говне. Так что смотри…

— С предложением выступить на форуме Порошенко к вам обратился его политтехнолог Игорь Грынив. Мне он рассказал, что с вами до этого знаком не был. Но – позвонил, вы встретились, и беседа прошла на удивление легко. Скажите, вы действительно не колеблясь дали согласие выступить?

— Я совершенно не колебался. Спросил только: «А что мне надо будет делать?» Потому что я человек ленивый и ездить-агитировать не буду. Но пользоваться моим ебальником – это пожалуйста. Все, что я могу сделать для того, чтобы этот человек победил, – я сделаю. Потому что от этого зависит и мое будущее, и будущее моих детей и внуков. А если лежать на диване, то потом будет стыдно смотреть в зеркало и думать, что ты нихуя не сделал. А так я своими слабыми силами могу хоть на что-то повлиять.

 Оранжевая революция, с женой Марусей

— Да, но кроме Порошенко среди фаворитов есть и другие опытные люди. Есть Тимошенко, много работавшая на высших государственных постах. Представление о том, как управлять государством, она имеет. И есть Гриценко – человек со своим видением, военной жилкой и большим управленческим опытом.

Про эти кандидатуры не задумывались?

— Да нет. И Гриценко, и Тимошенко очень ярко себя проявили в своей деятельности. Ярко – со знаком минус. Так что ни малейшей мотивации за них голосовать у меня нет.

— А можно подробнее про «знак минус»?

— Да это все знают. Я же черпаю информацию из всех загальних джерел. Там клейма ни на ком негде ставить.

— И на Гриценко в том числе?

— Конечно. Ну, человек распродал армию. Что там еще говорить?

— А Тимошенко?

— Ну, Тимошенко – это совершенно фальшивый человек. Как фальшивые деньги, которые на вид обычные – а пощупаешь…

— А как вы эту фальшь определяете? В поступках? Интонациях? В подборе команды? Спрашиваю потому, что Юлия Владимировна ничего лишнего практически не говорит. Это в конце 90-х она позволяла себе черный юмор и вольности в суждениях. А сейчас она «в футляре», тщательно следит за своими словами и реакциями…

— Не знаю, я просто какие-то вещи вижу – и удивляюсь, что их не видят все остальные.

— Ваше отношение к Зеленскому я уже понял. А лично с Порошенко вы общались?

— Один раз по телефону.

— Это было до форума или после?

— Еще до всего этого. Я дал интервью Айдеру Муждабаеву на крымскотатарском канале. И он мне после этого позвонил и поблагодарил за теплые слова в его адрес.

— А вы что ответили?

— «Ну, я как думал – так и сказал».

— Интересно, а Петр Алексеевич что-нибудь из вашего читал или слышал?

— Хрен его знает. Может, что-то и читал, хотя вряд ли у него есть на это много времени. Особенно сейчас.

Я вообще с трудом представляю интересы этих людей. И не знаю, читают ли они вообще что-нибудь.

— Вы обычно стараетесь к политике отношения не иметь?

— Я – художник, и это моя работа. Нужно заниматься чем-то одним. Но тут совсем другая ситуация. Можно, конечно, говорить: «Я художник, и меня не ебет». Но сейчас как раз такая ситуация, что ебет.

— Мой любимый Артур Конан Дойль любил жаловаться на то, что широкая публика любит его за рассказы о Шерлоке Холмсе. Мол, все это – поденщина; способ заработать деньги; а ценить меня извольте за мои исторические романы – «Сэр Найджел» и «Белый отряд». Потому что на самом деле я – Вальтер Скот своего времени…

Вам не обидно, что публика вас любит за ваши пьесы? Ведь многие даже не знают, что Лесь Подервянский – художник.

— Ну, это нормально. Живопись – она же не для всех. И, в общем-то, нафиг никому не нужна. С живописью трудно стать знаменитым — особенно в этой стране. И если ты художник, то известен будешь в узком кругу. Это нормально.

— А если не секрет, чем больше денег зарабатываете – картинами или чтением пьес?

— Работами, конечно.

— То есть сочинительство для вас – четко на втором месте?

— Я раньше эти вещи разделял. А потом пришел к выводу, что это одно и то же. И живопись, и литература – все один хрен. Марсель Дюшан сказал одну очень умную вещь: «Все, что делает художник, является искусством. Художник насрет – это тоже будет искусством». И он абсолютно прав. Словами ли пользуется художник или красками – разницы нет. Тем более сейчас, когда искусство так раздвинуло рамки, что и тексты, и живопись, и театр (а это все то, чем я занимаюсь) – это одно и то же.

— Кстати, а что вы сейчас читаете?

— Ничего! Чукча – писатель (смеется)!

— Да ну, не верю, что не читаете.

— Нет, правда, не читаю. Я все уже давно прочитал. И потом, у меня очень прискіпливе отношение к тексту. Поэтому когда я беру что-то новое и читаю, допустим, две странички – я выбрасываю книжку в мусорник. Потому что написана она хуево.

— Знаете, у меня с годами ровно та же штука.

— М-да. Хотя какие-то вещи я иногда перечитываю.

— А смещения в документалистику, мемуары у вас нет?

— Это не мой жанр. Ну, вот я роман написал недавно.

— К своему стыду, не только не читал, но и не слышал. Издали?

— Ну, да. Я даже читаю из него отрывки, называется «Таинственный амбал», его можно на Фейсбуке заказать. Я никогда не думал, что я напишу роман. А роман писать – это вообще пиздец, очень сложное дело. Но как-то все так сошлось, что я его все-таки написал.

— Что говорят друзья? У вас вообще есть такие друзья, которые о вашем творчестве врежут вам правду-матку?

— Ну, да.

— …При этом понимая, что они своим отзывом могут сделать вам больно.

— Я бы не издал этот роман, если бы это было плохо.

— А у вас внутри этот фильтр…

— …самый крутой! Я очень строго к себе отношусь. Но все сказали, что пиздец. Он и правда хорошо написан! Я б сам бы такое читал.

— Боб Дилан когда-то высказался в том смысле, что начал писать песни потому, что не было никого, кто писал бы такие песни для него.

— Ну, да, это хорошая мотивация. У моей дочки была хорошая мотивация стать художником. Ей было 5 лет, она была в детском саду, и ее спросили про то, кем она хочет быть. Ну, доктором, пожарным или космонавтом?

— И что сказала ваша дочь?

— А она говорит: «Я хочу быть художником». – «Почему?». – «Да, папа с мамой каждый день спят до 12 дня и не ходят на работу. А я, бедная, в детский сад хожу».

— Кстати, довольно трезвый взгляд на вещи.

— Да. И она, кстати, художник. И художник хороший.

«КАКОЙ-ТО СЕГМЕНТ У ТЕЛЕКА ВСЕ-ТАКИ ОСТАНЕТСЯ. ПОТОМУ ЧТО БЫДЛЯК ВСЕГДА БУДЕТ ЭТОГО ТРЕБОВАТЬ. ЭТО ЖЕ ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ. ТЕЛЕК ВЕДЬ НИЧЕГО НЕ ДИКТУЕТ, ОН ЧИТАЕТ ОБРАТНУЮ СВЯЗЬ»

— У нас так называемое культурное пространство – музыка, телек, отчасти театр и кино – забито пошлостью. Вы, на мой взгляд, — один из немногих, кто обладает стойким иммунитетом к этой заразе. Скажите, человек может постепенно выработать в себе такой иммунитет?

— Начнем с телека. Телек, он другим быть и не может. Глупо требовать от «Пепси-колы», чтобы она стала водкой. Она такой не может быть по определению. И телек – он такой во всех странах мира. Он — дебильный. И таким он будет всегда, пока не умрет. А умрет он, может быть, потому, что его, в конце концов, добьет интернет.

— Думаете, это скоро случится?

— Ну, просто очевидно, какая жесткая конкуренция между телеком и интернетом есть уже сейчас. Но какой-то сегмент у телека все-таки останется. Потому что быдляк всегда будет этого требовать. Это же обратная связь. Телек ведь ничего не диктует, он читает обратную связь. Вот чего ты хочешь – того мы тебе и дадим. Телек не дает того, чего они не хотят. И это нормально.

— Считаете, что если масса людей, выкинувших телек, станет критической, телеку придется меняться?

— Ну, может, он просто сдохнет. Хотя какой-то сегмент наверняка останется.

— А когда вы в последний раз смотрели телевизор? Хотя у вас, я вижу, его и вовсе нет.

— Так вот он, у вас за спиной. Но он не работает, блядь. Когда-то работал вот от этой антенны – но аналоговое же ТВ отрубили…Хотя иногда по телеку даже пускали нормальное кино. Обычно ночью, когда никто не смотрит, можно было что-то выловить. А сейчас это – вообще не проблема; по интернету ты можешь скачать любое кино. И через программы эти пиратские его посмотреть.

— Телек – это же еще и шикарное средство для политического оболванивания масс. Основные российские каналы у нас, конечно, запретили; но иногда в интернете увидишь какого-нибудь Киселева – и ужаснешься. Хотя еще противнее видеть, как на украинском ТВ в канун выборов пользуются приемами российской пропаганды. Как считаете, остается ли в нашем обществе что-то общее с Путиным и его кацапско-имперской культурой? Что-то мракобесное, что мы не можем вытравить?

— Черт его знает…ну, еще «совка» много осталось в людях. Но это такая зараза, которая очень сложно вытравливается.

— А на молодые поколения «совок», по-вашему, не переползает? Как вы чувствуете?

— Вот хер его знает. Мне трудно сказать. Потому что то молодое поколение, с которым я общаюсь, — у них этого нет. Но, видимо, в целом такие люди есть.

— Кстати, на форуме Порошенко мне было, честно говоря, не по себе, глядя на сидевших за спиной Президента молодых людей. Я еще было подумал: это что, комсомол какой-то?

— Так то были студенты Могилянки. Ну, это пиарщики так придумали. Мне кажется, это было сделано, чтобы показать: тут не только старые пердуны сидят и что-то пиздят, а и свежие девушки, парни…Нет, как по мне, у них не было комсомольского вида. Комсомольский вид – это если бы они были все в пиджаках с галстучками. А эти, они были нормальные.

— Мне люди старшего поколения горделиво жалуются: вот с одной стороны их тянет к молодежи – а значит, они еще не превратились в пердунов. А с другой стороны – в современной молодежи, уткнувшейся в интернет и телефоны, они уже мало что понимают.

А как с этим у вас? Общаться с молодежью вам более-менее легко?

— Та это все ерунда. На самом деле нет никаких возрастов. И я никогда не делил людей по возрастам. Я видел людей, которые в 25 лет были абсолютными стариками. И видел людей, которые в 80 были молодыми. Это совершенно не зависит от возраста.

Есть такое определение – старческий маразм. Мол, человек в маразме такую хуйню порет…А на самом деле он всегда был таким. Старческого маразма не существует. Просто когда этому человеку было 25 лет, он порол то же самое. Но из-за молодости это не было заметно.

В общем, возраст не играет никакой роли. Можно быть мудаком и в 25 лет.

— Возвращаясь к «совку»: парочка учителей-садистов из вашей пьесы «Цікаві досліди» всегда напоминала мне Путина и его гэбню. Такие холодные, жестокие и по-человечески ебанутые персонажи. Хотя и смешные, когда читаешь про них у вас в пьесе.

Я правильно понимаю этих персонажей? Или у вас, когда вы это писали, было в голове нечто совсем иное?

— Хрен его знает. Мы же жили там. И сейчас, когда я все это анализирую, то понимаю, что это была какая-то глубокая внутренняя иммиграция. Потому что мы все абстрагировались от того, что происходило. Нас совершенно не ебло, что будет с этой страной. Мы ее не любили, она не любила нас. И мы положили болт на это все.

— Ну, положить болт можно было на позднем этапе советской власти. В середине пути это было опасно.

— Да, в какие-то моменты было даже опасно. Ну, как-то балансировали на грани. Могли посадить…

— А у вас в биографии были такие моменты?

— Было такое ощущение. Гэбуха дергала. Но с гэбухой парадоксально у меня вышло. Потому что они ебали мне мозги – а я косил под полного идиота. Но потом, уже обломав об меня зубы, они говорили: «Ну, ладно, чувак. А теперь по-честному: что нового ты написал?». – «Да ничего нового не написал». – «Нет, ну чувак, мы тут ходим на охоту – и только твоими цитатами общаемся. Мы так ржем!»

Может, поэтому меня и не посадили. Им это было просто интересно! Хотя ощущения у меня были довольно хуевые. Но потом я узнал, что они, оказывается, сами тащились от всей этой хуйни.

— Ну, и как подобает в интервью с мытцямы, поговорим о ваших ближайших творческих планах. Где и когда планируете ближайшие выступления и выставки?

— По-моему, выступления будут в Черновцах и Ивано-Франковске в конце месяца. А выставка у меня с дочкой будет в Луцке, где-то в октябре. И, наверное, в Киеве тоже – в галерее Димчука. Я как раз сейчас делаю новые работы. Потому что старых уже не осталось.

Евгений Кузьменко, «Цензор.НЕТ«;