Инаугурация президента России Владимира Путина вряд ли будет восприниматься как событие, которое открывает возможности для перемен во внутренней и внешней политике России. Ещё накануне президентских выборов многие наблюдатели говорили о том, что после переизбрания президент имеет шанс, по крайней мере, на коррекцию политического курса страны. Однако по мере проведения предвыборной кампании эти разговоры сменились унылым ожиданием продолжения стагнации и бесперспективности государственного развития, которые в России теперь стали синонимом путинизма.
Становится ясно, что у Путина есть все возможности меняться самому и менять страну – но нет никакого желания это делать. Путин и так уже изменил все, что хотел.
Эти 18 лет могут войти в российскую и мировую историю как замечательная иллюстрация эпохи упущенных возможностей, неуклонного превращения государства, только что избавившегося от коммунистического морока и размышляющего о новых вариантах развития страны, в классический паразитический организм, зависящий исключительно от цен на энергоносители, а не от инициативы и труда своих граждан.
Черчилль говорил, что капитализм – это неравномерное распределение богатства, а социализм – неравномерное распределение убожества. Путинизм – это всего лишь неравномерное распределение доходов от энергоносителей, а значит – путь в никуда. Сейчас уже мало кто помнит, что в момент назначения Путина президентом России – а он был именно что назначен ельцинской семьей, выборы стали лишь формальным народным одобрением решения группки сосредоточенных у покосившегося трона проходимцев – эта страна была территорией бушующих страстей, в которой только-только просматривалась парализовавшая ее нынешнее существование мертвечина. Только что россияне оправились от экономического кризиса 1998 года, продемонстрировавшего им всю уязвимость экономики страны. Продолжалась кавказская война, требовавшая немедленного пересмотра самого характера существования Российского государства, по сути – нахождения формулы исключения субъекта из состава Российской Федерации, если этот субъект не хочет в ней быть. Кланы схлестнулись в яростной схватке за власть – коррумпированной семье Ельцина противостоял не менее коррумпированный клан московского мэра Юрия Лужкова, объединившего усилия с частью чекистов-ветеранов во главе с Евгением Примаковым и региональными элитами, которые тогда возглавили президент практически уже суверенного Татарстана Минтимер Шаймиев и питерский мэр Владимир Яковлев, яростный оппонент путинского наставника Анатолия Собчака.
История России могла пойти иначе, если бы ее не определяла одна-единственная на тот момент мотивация – стремление Ельцина и его окружения к сохранению полученных ресурсов и безопасности. История России могла пойти по-другому еще в 1998 году, если бы Ельцин предпочёл сохранить на посту премьера, а затем сделать своим преемником создателя «Газпрома» Виктора Черномырдина. Тогда Россия стала бы энергетической империей, руководство которой более всего стремилось бы к умножению доходов газовых и нефтяных корпораций. Тогда не «Газпром» был бы оружием России, а Россия – орудием «Газпрома», что вряд ли привело бы к появлению агрессивного монстра, в которого перевоплотилось путинское государство. Но Ельцин и его невзрачная семейка, дочь Татьяна и зять Валентин Юмашев, боялись кого угодно, кто хоть как-то напоминал им личность. От Черномырдина они избавились. Путин понравился им именно тем, что был никем – да никем и остался.
Но этот «поручик Киже» мог и проиграть номенклатурно-региональной партии. В кадровом смысле это немногое бы изменило, даже сейчас многие ведущие представители российской номенклатуры, включая нынешнего председателя Государственной Думы Владислава Володина и председателя Совета Федерации Валентины Матвиенко – выходцы из примаковского круга, из оппозиционного ельцинской семье «Отечества», а вовсе не из наспех созданного тогдашним путинским покровителем Борисом Березовским «Единства». Но мог бы быть совершенно другим политический курс страны.
Скажут, что Примаков и Лужков были не меньшими, а то и большими шовинистами, чем Путин. Вне всякого сомнения. Примаков – просто какое-то засыпанное нафталином пугало, которое до последнего дня жизни не заметило, что ХХІ век уже наступил. Лужков – ржавые кусачки в умелых руках своей супруги Елены Батуриной, лукавый воришка, демонстрировавший патриотизм с помощью перемешивания дерьма в Севастополе. Но эти двое могли победить только с помощью региональных элит. Россия могла бы стать страной победившего федерализма в феодальном смысле. А феодалы были бы не заинтересованы ни в войнах, ни в приросте территории, ни в увеличении военных расходов взбесившегося центра. Они были бы заинтересованы в мирном развитии своих территорий, в превращении каждой из них в сложившийся политический и экономический организм. Россия превратилась бы в страну десятков маленьких ельциных, что в исторической перспективе облегчило бы то, без чего ни Россия, ни русский народ просто не могут развиваться – демонтаж современной Российской Федерации, выделение из неё способных самостоятельно развиваться национальных государств, консолидацию русских территорий при их возможном разделении на тяготеющие к Европе – от Калининграда до Екатеринбурга и тяготеющие к Азии — от Екатеринбурга до Владивостока.
Победа Путина – это не просто успех ельцинской семьи. Это не просто победа блока части чекистов и бандитов, который управляет страной по сей день. Это еще и торжество централизма, который уже один раз одерживал победу – в 20-е, при Сталине – и завёл страну в тупик в 80-х. Региональные элиты стали придатком центра, территории отданы им просто на кормление, в их развитии они не заинтересованы.
Чеченская проблема решена не исключением Чечни из состава России, а фактическим включением России в состав Чечни. И это – не метафора.
Это то, что происходит с русским национальным организмом. За эти 18 лет происходит то, чего никогда не было ни в имперской, ни в советской истории – ускоренная ассимиляция русскими нерусских народов Российской Федерации приводит к деградации самих русских как нации. Потому что русские не столько ассимилируют другие народы, сколько сами вбирают в себя их этнические и социальные особенности, это диффузия, а не ассимиляция. Все чаще представители малых народов России – от кавказцев до бурят – называют себя уже не россиянами, но русскими, хотят быть русскими. Казалось бы, какой неожиданный успех имперской нации! Но это вовсе не означает превращения чеченцев или бурятов в русских. Это означает, что русские перестают быть самими собой. То, что мы наблюдаем в годы правления Путина – это бесконечная агония русского народа. Народа, лишенного политической инициативы, созидательного экономического начала и теряющего на наших глазах свою этническую самобытность.
Различные формы «победобесия», которые используются кремлевской пропагандой для того, чтобы скрыть эту трагическую тенденцию – от культивирования памяти о победе в Великой Отечественной войне до захвата Крыма и Донбасса – всего лишь симулякры, призванные подменить суть происходящего.
А суть в том, что на момент победы Путина в 2000 году Россия все еще была страной, способной к взаимодействию с Западом, даже страной, способной в будущем стать частью Запада. Большинство жителей «русской России» либо ощущали себя европейцами, либо могли стать таковыми. Кстати говоря, когда Борис Ельцин в 1991 году не захотел создания «урезанного» СССР с желающими – то есть со странами Центральной Азии – он руководствовался именно этим соображением, понимая, что новый союз неизбежно окажется азиатским, и Россия в его составе будет отброшена в Азию.
За 18 лет Путина произошел не только политический, но и цивилизационный переворот. «Новые русские» в массе своей – уже азиаты, а не европейцы. Европа им чужда. Они в неё не хотят. Европейскими – и то все меньше – выглядят лишь центры отдельных русских больших городов, вроде Санкт-Петербурга и Москвы. А это означает, что Россия может и сохранить свою территориальную целостность, но при этом стать не частью западного мира, а придатком Китая. Да, и русским народом времён Российской империи и СССР тоже придётся окончательно пожертвовать. Слово «русские» будет означать совершено другую нацию – не ту, что возникла во времена Владимирской Руси в результате симбиоза славянских колонистов и финно-угорских племён, а ту, что возникает сейчас в результате поглощения русских кавказской, центральноазиатской и монголо-сибирской цивилизационными и этническими составляющими.
Что это означает для Украины? Можно было бы, конечно, начать с возвращения оккупированных территорий – но не это главное. Важно другое. В случае проявления России как европейского проекта – а путь к этому все еще не заблокирован полностью, он открывается при условии демонтажа путинского режима и торжества национально-регионального федерализма – Украина имеет все шансы стать геополитическим центром нового региона Европы. Собственно, центром Восточной Европы от Будапешта до Екатеринбурга.
А если Путин удержится и продолжит консервировать тот кошмар, который он соорудил для собственного обогащения и безопасности ельцинского семейства, Россия навсегда останется окраиной Азии, а мы навсегда останемся окраиной Европы. И наш с Россией диалог всегда будет диалогом двух враждебных цивилизационно, с трудом понимающих ценностный ряд друг друга окраин. Конечно, рано или поздно мы научимся так жить и будем воспринимать этот вечный кризис как норму, но куда лучше находиться внутри континента, чем на его ветреном утесе.
Виталий Портников , журналист
- dsq_needs_sync:
- 1
